Облака славы. Жизнь и легенда Роберта Э. Ли - Майкл Корда

новости философски и даже предсказал, что Раунд-Топ будет в его владении к ночи; затем он поскакал по дорожке к ферме Питцеров на Семинарском хребте, откуда открывался вид на город и самую северную часть Кладбищенского хребта, где он встретился с А. П. Хиллом. Отсюда Ли открывался хороший вид на поле боя, но если он беспокоился о Лонгстрите или о том, что время идет, то это было неудачное место.

Полковник Фримантл, который с пользой провел время, искупавшись и съев "множество вишен", вернулся к дереву, где он сидел ранним утром, и заметил, что Ли провел следующие несколько часов, разговаривая с А. П. Хиллом и полковником Лонгом, но "в целом сидел совершенно один на пне" и отправил только "одно сообщение и получил только один отчет". Это, как правило, ставится Ли в заслугу, поскольку он на практике реализовывал свое собственное мнение о том, что мы бы сейчас назвали "рукопожатным" стилем командования; однако генерал Фуллер не одинок в своей критике: "Когда дела идут плохо, - уныло спрашивает Фуллер, - как подчиненные могут изменить план? Они могут только запутать его". Хуже того, Ли не издал ни одного "письменного оперативного приказа"; он полностью полагался на устные распоряжения, которые могли быть неправильно поняты, особенно если их передавал один из помощников Ли, а не сам Ли.

Если главная цель Ли состояла в том, чтобы Лонгстрит провел полномасштабную атаку на левый фланг войск Союза, взял Раунд-Топ и Литл-Раунд-Топ и повернул фланг войск, то ему, возможно, следовало расположиться дальше к югу, возможно, на одном из невысоких хребтов напротив Персикового сада, где Лонгстрит сам занял свою позицию. Вместо этого он выбрал место на расстоянии почти 3 000 ярдов, откуда плохо просматривался корпус Лонгстрита в момент его развертывания. Что касается того факта, что Ли отправил только одно сообщение и получил только один отчет, то, хотя это часто воспринимается как свидетельство его самообладания и хладнокровия, это не кажется лучшим способом управления сражением на фронте протяженностью в несколько миль, даже если учесть идеи Ли о том, чтобы позволить командирам корпусов самим искать пути решения своих проблем. В конце концов, Ли уже знал, что Лонгстрит настроен пессимистично и недоволен, но в течение следующих пяти или шести часов он оставил Лонгстрита одного проводить, возможно, самую важную атаку в истории Конфедерации. Одного присутствия Ли - а также его полномочий перебрасывать войска из центра вправо в момент кризиса - могло бы хватить, чтобы довести конфедератов до вершины Литл-Раунд-Топ, а не только до половины пути к ней.

Дело в том, что Ли привык "ожидать невозможного" от своих солдат. Они никогда не подводили его в прошлом, и сейчас он рассчитывал на их успех, несмотря на отсутствие жесткой командной структуры и хорошо скоординированного плана сражения. Если бы полковник Фримантл не был потрясен выправкой и джентльменскими качествами Ли, он мог бы распознать в этом проявление британской привычки "выкарабкиваться", которая была знакома британской армии вплоть до конца Второй мировой войны, с ее скрытым предпочтением талантливого любителя перед чопорным профессионалом, отказом от "прусской" эффективности и продуманной штабной работы, а также упованием на мужественное личное руководство (Кардиган под Балаклавой) и несгибаемый дух британского Томми (как в первый день Первой битвы на Сомме), а не на тщательное планирование.* Поскольку Ли на самом деле был непревзойденным профессионалом, чья репутация сложилась благодаря блестящей штабной работе на генерала Скотта в Мексике, очевидно, что он импровизировал в ходе крупного сражения. Без Стюарта он все еще не имел точного представления о силах противника, но его обзора с купола в Геттисберге было достаточно, чтобы понять силу позиции Союза на Кладбищенском хребте, и теперь, когда наступила вторая половина дня, он мог видеть через свой полевой бинокль все больше вражеских войск и артиллерии, появляющихся дальше к югу по хребту, и даже в Персиковом саду напротив Лонгстрита, куда генерал-майор Дэниел Сиклз направил часть своей дивизии, игнорируя приказ Мида и создавая выступ, который дал бы Лонгстриту возможность воспользоваться брешью в федеральной линии.

Ли предстояло сражаться в битве, которой он не хотел, в месте, которое предлагало ему очень мало вариантов, кроме атаки по труднопроходимой местности справа от него. Не имея возможности отступить, Ли не имел другого выбора, кроме как сражаться, и, что еще хуже, он мог атаковать федералов, имея лишь менее трети своей армии, под командованием генерала, который уже выразил сильные сомнения относительно плана Ли.

Учитывая все это, он, возможно, предпочел бы наблюдать за ходом сражения с левого фланга: когда бригады Лонгстрита нанесут сильный удар справа от противника и перемахнут через хребет, Ли должен будет убедиться, что Юэлл атакует на Калпс-Хилл, а корпус больного А. П. Хилла ударит по "седловине" хребта, обеспечив трехстороннюю атаку, которая вытеснит федералов с Кладбищенского хребта и отправит их в полное отступление по Балтимор-Пайк.

Тем не менее, после полудня все было "глубоко спокойно", прерываемое лишь "случайными стычками". На самом деле полковник Фримантл начал "сомневаться в том, что сегодня вообще будет бой". Стояла сильная жара, не было ни малейшего ветерка, люди стремились найти хоть малейшую тень; обе стороны были неподвижны, за исключением правой стороны Ли, где Лонгстрит с трудом продвигал свой корпус и размещал его так, как ему хотелось. Его замедлил "офицер-разведчик", который вел его, а затем обнаружилось, что противник разместил сигнальную станцию на вершине Литл-Раунд-Топ. Его марш проходил на виду, поэтому он был вынужден контрмаршировать, то есть останавливать войска, разворачивать их и маршировать обратно. Это неизбежно занимало время и приводило к перемешиванию дивизий между собой - другими словами, к путанице, самой опасной из военных ситуаций, - поэтому только в 16:45 артиллерия Лонгстрита наконец смогла открыть огонь, готовясь к атаке, * "как барабаны волнующей увертюры", по бравурному описанию Фримена. Как ни странно, его сопровождал оркестр Конфедерации, игравший "польки и вальсы" из Геттисберга, слева от того места, где на пне сидел Ли.

Контраст между долгим молчанием и внезапным шумом канонады поразил всех. Артиллерия Юэлла присоединилась слева, и артиллерия Союза вскоре ответила "по меньшей мере с такой же яростью". Как это всегда бывало в эпоху черного пороха, когда не было ветра, "густой дым" покрыл все поле боя, когда гремели пушки, снаряды разных типов и размеров издавали свой характерный шум, разрывались снаряды, а кессон с боеприпасами иногда попадал в цель и взрывался. Это был один из самых интенсивных артиллерийских обменов за всю войну - даже сегодня осколки снарядов и